Большая скорость, с которой плавают некоторые рыбы,

Давай перейдём сразу к тем деревьям.
Ты думаешь, что в их коре
Серой, тонковатой для этих мест, шершавой,
Наверно холодно пережидать зиму? Но, видишь, листья
Еще не начали желтеть. Им будет все равно, когда в декабре
Эта же кора сможет защитить дерево от ожогов твоих раскаленных,
С точи зрения зимнего дерева, рук. Это просто пролог
Чтобы заставить тебя пройти к тем деревьям. Неловкость слов
С лихвой компенсируется теплом солнца в спину,
Проплешинами на траве.
Из последних летних дней всё ещё легко смотреть
На сплетения черных корней, говорить про растения,
Придумывая на ходу, поглядывая украдкой на профиль,
Смотреть: “идешь ли?”
Вести к деревьям.

Это ведь тебе кажется, жмётся к груди,
Кладёт руку на плечи. Это просто вечер,
Обещающий ночь. Облечь бы это в слова
Но ветер решает, что будет зря, врезаясь
В стёкла и принося как листья невидимые голоса.

Это ведь только кажется, ложится рядом
Медленно остывает, зовёт тоже. К каждому
Выдоху прислушивается и его вдыхает. А весна
Вносит разнообразие в цвет небес, тает
Всё накопившееся белое, лишнее.
Слежавшееся небесное,
Ставшее льдом людей. Наконец то
Солнце, наконец!

Это только кажется,
Это всё пройдет.
И скворец запоёт как весёлый чёрт,
И черёмуха расцветёт.

“Она пришла, бросила сумочку и села на скамейку.


Окружившие её, скрытые в темноте, не знали как поступить. Совещались, решили послать самого младшего. (Он, как мальчишка, то ли в шутку, то ли всерьез, попытается с ней познакомиться.)


И вот ветер, как бы случайно, двигаясь мимо, прижался к её плечу, коснулся края юбки, шевельнул волосы. Она не обратила никакого внимания на его поступки. Как, наверно, не обратила бы внимание на поступки мальчика, который, при всей серьезности слов и правильности действий, все же был бы слишком юн. Однако он сделал круг, вернулся, еще один... В конце концов она сдалась мягкости и настойчивости, обратила к нему, если не всё своё внимание, то его часть. (Основная же часть её ума находилась во власти тех событий и мест откуда она пришла.)


Ветер был так настойчив и так несерьёзен. Она подумала: “А почему бы и нет?” и разрешила ему все, что хочется. Но ветерок был всего лишь посланником, и, хотя ей нравилось это, ни к чему не обязывающее ухаживание он, играя, убежал. Просквозился сквозь ветви деревьев, рассказал, перебирая листья, все что удалось узнать - она не так уж и плоха, но не так уж и хороша, с его точки зрения, ветерка.


А она, уже настроившаяся на игры с ветром, заметила обступивших, поняла, он - всего лишь посредник, он хочет познакомить её с деревьями. Они гораздо взрослее и старше сюиминутного дуновения. С ними ей интереснее, им можно рассказать волнующее, они, может даже поймут... Они более опытные, если это можно применить к деревьям. Они шумели, затихали, склонялись. Они такие разные - и гладкие и гибкие, и узловатые и окаменевшие, склоняющиеся под ветром и упрямо противостоящие ему. Колючие и мягкие, сбрасывающие листья и отрастающие побегами заново. А ветерок познакомил её с ними, начав с запахов хвои и мокрой коры, а дальше уже она сама. Но привыкнув к общению с ним она поняла: и они - всего лишь посланники и посредники. Не услышала, а почувствовала. Не дыхание, а присутствие, большего, чем ветер. Большего чем деревья.


Она спустилась по песчаному склону. Океан. Он был такой, какой он был. Сегодня - теплый и спокойный. Все прошлые увлечения: ветром, деревьями, и прочими, и прочими остались позади. Она благодарила и забывала их. Так, наверное, вспыхивает благодарность всем прошлым мальчикам, подросткам, юношам, молодым людям, общение с которыми, наконец, позволяет ей, передавая себя от одного к другому, найти своего мужчину... Вспыхивает и тут же падает вниз, гаснет мягким, безопасным пеплом на который можно спокойно наступать.


Она разделась и медленно вошла в него.”

День один.


*
Под этим небом, любящим чистоту
Эксперимента вечности над человеком,

Тёплый сосуд, нетто тела,
На выжженной до жёлтого, стриженой,
Траве лежит и все кажется белым.

Но что нам солнце, когда такой запах:
Пустыни, высыхающих соков растений.
Химера полдня, движением хвоста,
Сложные мысли превращает в простое головокружение.


* *
Господин материального мира,
Руководитель будущего,
Его мускулы наливаются светом.
И, как цикады, но тише -
Демоны, его слуги, организующие сумерки,
Тихо скребутся в жесть, в обожжённую глину
В чреве любого пустого кувшина.


* * *
А потом приходит ещё человек чтобы сказать
“Я тебя не существую”.

Но ты успеваешь сказать это первым.


* * * *
Вечером
Красивые маленькие дети бредут по лугу,
Белые ягнята пасутся на свежей траве.

Бог - сын человеческой боли
Засыпает.

И Мария целует бога в лоб -
На ночь.

В доме снегов
Я заключаю в скобки ладоней голову,
Вынося наружу икс Христа -
Да, так тоже можно жить.

В здании у воды пью молоко.
Жаль, что сердце не может плыть или течь.
Все бьется и бьется.
Речь незнакомая, гортанная
Тысячегласная, звучит повсюду.

Под сводами витражи, голоса сливаются в хор -
Похоже это их аналог Баха.
С правилом: "Кто без греха - пусть положит камень в
Основание этой церкви" они никогда бы
Не построили ничего.

Об этом думаю в доме леса,
Влюбляясь, как вчитываясь
В перебирающую волчьи ягоды.
Да, конечно же,
Глаза не женщины, но музы...
(Такие, что: "и прожили,
Не изменяя друг-друга, долго-долго", -
Не про неё.)

В доме сна, который все эти дома,
Где в спутанные волосы осени
С проседью
Вплетает белые ленты зима,
Но когда ошибается,
Пахнет весной - там постелю и лягу.

Тогда, если выспится - сложится.
Запишу.
С утра, милой сердцу кириллицей,
Так же, как выпавший снег:
Сразу - набело.
И - топчи кто хочешь.

 
Не бесами, не ангелами,
Просто - чистыми небесами,
Острозвездными, мы, подлунные
Звери, маемся. И словами
Выдыхамыми и камнями
Выкладываем примерно одно и то же
Одним и тем же.

Снег, а еще листья,
Листья и уже снег -
И я опять чувствую себя динозавром -
Или как еще назвать это странное ощущение?

Но динозавром, не в смысле последним,
А в смысле первым. Когда кругом только эти улитки
Хвощи и папоротники.
Миллионы лет,
Покорение континентов, разветвление на тысячу видов -
Освоение крыльев - все еще впереди.

Пока же - можно спокойно смотреть через прорези в броне,
Выдыхать пар, по праву первого теплокровного.
Наблюдать край леса,
Белое, сыплющееся поверх всего...

И час назад все такое разное,
А сейчас все такое белое...
Как это у него получается?
А смогу ли я сам делать также?
Если смогу - то как это назвать?

Назовем это "забывать".

Когда-нибудь мы станем нефтью
И нас будут выкачивать из-под земли.

И ты смотришь как что-то сгущается,
Рамки белой страницы начинают дрожать,
Пахнет жасмином, но это тебе этот запах мерещится -
За окном - минус, кажется, двадцать пять.

Зима за окном, но дует из белой страницы:
Как-будто снег с запахом там.
Как-будто там, выше, птицы.
Как будто границы там, на замке,
Серые зимние птицы кружат
Над лагерем, по периметру - вышки.
И ты идешь по снегу - вроде невидимый для сторожей.

Потом встречаешься взглядом с заключенным.
И начинаешь чертить, божить, петлять,
Выводить его, за плечи
Прикрыв от ветра и снега, из пожизненного лагеря для
Ненаписанных. Где их тысячи,
Бредущих вдоль колючей проволоки.

Потом, позже,
Отпаивать горячим, потому что уже - свобода,
потому что все кончено: "все кончено, смотри,
видишь - точка". И что-то уже сидит
В полосатой робе неровных строчек.

Уже какое-то ненужное, чужое, но
Оживает, теребит скатерть, с любопытством смотрит на фамильный сервиз.
Все кончено. Теперь уже можно пить чай с двумя или тремя
Ложками сахара. Свобода это возможность
Выбирать, и в чай насыпается три.

И пока растворяется сахар,
Ты думаешь о часовых.
Они действительно спят, слепы?
Или ждут когда ты будешь вести наконец, то
Самое дорогое, впервые шепча: "наконец-то-наконец-то-ты".
И поймав в прицел и прикинув ветер -
Оставят тебя одного
Во тьме и одного на свете.
С пустыми руками.
С пустыми стихами.
И, вместо Веры-Надежды-Любви,
Только Снег-Снег-Снег.

Яхве, смотри как гаснут окна.
Остаются лишь красные огни на крышах редких высоток.
Говорят - это чтобы не врезались самолеты.
Яхве, ну какие самолеты?

Разве что какая нибудь звезда мигнет -
Это ее на мгновение закрыла птица беззвучно летящая.

Не передать словами ощущение от темноты,
От стихающих в далеке машин. От пустыни
Обнимающей город. От огней реклам, показывающих
Деревьям и скамейкам преимущества марки косметики и шампуня.
Не передать словами этот город.

Немота - цена за то, что я вижу.
Что то вроде: "я оставлю тебя в живых,
только если ты будешь молчать".

Элохим погромыхивает жестью дорожного знака,
Потрескивает и подмигивает неоновой
Вывеской ("офейая"), повторяет на все лады:
"Молчи, молчи, молчи".

Производя смысл в ненужных никому количествах

Замечаешь звук осы и скрип правого сустава снизу, отвлекаешься,
Тут же наваливается теплый солнечный свет приходящий слева из окна и все рушит.
И остатки, похожего на тёмное, дешевое, хозяйственное мыло
Смысла очищают время от себя, оставляя настоящее
Прозрачным. Не дай, не дай им остаться такими! - стонут
Из памяти прошлые победы и поражения, -
Не дай этим секундам просто так завернуть за угол
Глаза, туда где их уже не видно! Сделай, сделай что нибудь! - вкладывают
В руки инструменты слов и подталкивают к резьбе по времени.

Но если бы они знали как легко затягиваются следы от слов на вещах,
На всем прочем, что не является нами самими. Не говоря уж о времени -
В нем слова не отчетливей вил в воде. Это мы, только мы
Покрыты с ног до рта узором следов, шрамы - считающие чешуей
Защищающей, защищающей, защищающей от шрамов,

Как те же рыбы, в ненадписаной никем воде, живем верой, что
Не мы, не мы, не мы эти рыбы.